ГЕКЗАМЕТРЫ ПАВЛА РОДИМОВА

[Гидрар Гирум]

Пойло
http://baschmatschkin.livejournal.com/476105.html#comments

Всякая дрянь напихалася за день в большую лоханку:
Тут кожура огурцов, корки, заплесневший хлеб;
В желтых помоях из щей, образуемых с мыльной водою,
Плавает корнем наверх вялый обмусленный лук;
Рядом лежит скорлупа и ошметки от старой подошвы,
Сильно намокнув в воде, медленно идут ко дну.
Всклянь налилася лоханка, пора выносить поросятам,-
В темном они котухе подняли жалобный визг.
Старая бабка Аксинья, в подтыканной кверху поневе,
Взявши за ушки лохань и, поднатужась, несет.
Вылила вкусное пойло она поросятам в корыто.
Чавкают, грузно сопят, к бабе хвосты обратив.
1913

Свиной хлев
Невероятную грязь наследили в углу поросята,
Ибо прохладу и тень зной заставляет искать.
В липкий навоз, где вода пузырями зелеными смотрит,
Морды уткнув до ушей, мирному сну предались.
Первый с льняною щетиной лежит, повернувшись к корыту,
Пестрому сверстнику в нос задом уперся своим.
Луч золотой, проскользнувши в заборные щели, играет
На розоватом боку, сладко дрожащем во сне.
1913

Полдень
Тяжек полуденный зной, изливаемый небом жестоким;
Оводы жалят коров, вьется столбом мошкара.
Мухи с зеленым брюшком пересохший навоз облепили.
Медленным взмахом хвоста бык отгоняет врагов.
Дремлет понурое стадо. Взмесили уютную тину
Свиньи, забравшися в пруд. Овцы же в кучу сошлись.
Спит сам пастух, закрываясь от жара овчинною шубой;
Высунув жаркий язык, дышит собака над ним.
1913

Вечер
Скучен в деревне глухой неприветливый вечер осенний.
Давеча дождь моросил. Пахло моченцем с пруда.
Чей-то ребенок кричал. Равнодушно, лениво сидели
Перед поповым крыльцом утки, наевшись лузги.
Вот и смеркается. Стадо пустили. И в воздухе мозглом
Грустно разностися рев. Сельский священник идет
В мелочной лавке купить табаку и селедок на ужин.
Слышно: на барском дворе с цепи спускают собак.
1913



Кошка
В погребе мышь развелась – наказанье одно и убыток!
Утрешник к полдням взяла Домна; лишь в избу внесла
Обе махотки на пальцах, по горлу распяленных ловко,
Думала, сливки она снимет как раз с молока.
Ложку взяла деревянную с черным узором по краске,
Мух отмахнула: «Кыш, кыш, сгинь, непутевый содом!»
Чуть зачерпнула, чернеется хвостик утопнувшей мыши,
Баба взглянула – в другой кринке такой же гостек!
«Чтоб вам подохнуть, поганым!» - обиделась баба тут крепко.
«Надо святою водой, видно, махотки кропить.
Пусть пропадет добро!» - и в свинячье корыто плеснула,
Кликнула двух поросят, те показали всю прыть.
Свиньи спасибо не скажут и пьют для здоровья для туши;
Бабе ж забота теперь: в погребе зверя известь.
«Кошку возьму полосатую с черной шерстинкой по спинке.
С нею хозяйство на лад вот как по маслу пойдет!»
Верно: как сгинули мыши, а кошка, что день, то добрела,
С брюхом ходила потом и окотила котят.
Ну загляденье, когда подросли чертенята, поболе!
Играм конца нет: с хвостом возится этот, другой
Третьему ухо кусает, а самый пушистый и белый
В кринку пустую залез, высунул морду в усах.
Вдруг встрепенулись – мяукнула кошка, с порога спустилась,
Свежую мышь на зубах в пищу дитятам несет.
«Умница, шельма! Поешь за труды молочка в черепушке!»
Домна к ней речи ведет, с кошкою баба в ладу.
1920

Первозимок
День лишь прошёл с Покрова, - забелела дорога и поле
Снегом, он в липкую грязь лег, как сухая крупа, -
То-то вчера у цапковского мельника гуси всей стаей,
Головы спрятав в крыло, ждали с поднятой ногой.
За ночь сменилась погода и стукнул мороз; как стекляшка
Стала вода в колеях с хрупкою кожицей льда.
Любо ее каблуком размозжить разыгравшимся детям,
Высыпал табор ребят из задымившихся изб.
Вот и снежки замелькали, и первые санки спускают,
Кубарем каждый слетит под мост с катучей горы.
Вышел и люд помудреней: столетний Анания ходит,
Смотрит пути он – пора в город обоз проводить;
Ждать и неделю не станут: на розвальнях тесно друг к дружке
Лягут с мукою мешки, точно в хлеву борова,
Сверху веретьем закроют, а корм в головни запихают;
Взяв рукавицы и кнут, сядут тогда мужики
В желтых тулупах из кожи дубленой и крепко пахучей,
Тронут, полозья слизнут рыхлый рассыпчатый снег,
И, провожая, зальются собаки доверчивым лаем:
Едут свои, по делам, к городу добрый им путь.
1924

Хошар
Имя Батыя не грех помянуть. В самом деле: ордою
Сели декхане у арб, дымных костров разожгли
Тысячи. Лошади тут же стреножены и врассыпную
Бродят по степи ослы, стан как в былые века.
То на очистку арыков сошлися туркмены, узбеки,
Каракалпаки – все-все, кто не живет без воды.
Так в Чатузяке я видел с лопатами мирное войско,
Рыл не окопы народ, чистил шаватский арык.
Горы песку казучи набросали, трудилися с месяц, -
В холод, в ненастье и зной, - будет побольше тот холм,
Чем Александр, повелитель азийский когда-то насыпал,
Только нет пользы от гордых воителей. Здесь
Каждый арык переполнится нынче водою, смотри-ка:
Возле жилья заскрипел песней весенней чигирь.
Старый верблюд, перевязанный с глазу суровую тряпкой,
Кругом шагает, вертит он колесо, и вода
Льется желанной струею. Пусть хлопок богато родится!
Смотря теперь казучи, возвращаясь с работы, на семьи
В хлопотах важных, у всех дума до дому поспеть.
Вот и бегут ишаки, и толпою туркмены проходят;
Арбы в обозе скрипят, стан покатился ордой.
Значит хошарной работы страда отошла, и на новый
Труд поселяне спешат, - счастья в нем верный залог.
1935




...Все хвалят - в комментах... И только Радуга - "буквоед, сатрап и душитель талантов" - "пользуясь своей поэтической эрудицией", опротестовал правильность применённого гекзаметра. А я вообще - аплодировала автору за чувство юмора... Оксюморон, дескать - высоким штилем бытовизмы кропать... А Радимов, оказывается, это на полном серьёзе...